Гностическая религия, как и христианская, рассказывает историю, в которой нам отведена немаловажная роль. В этой истории участвуют некоторые персонажи, знакомые нам по христианству, но здесь они предстают в совершенно ином свете. Кратко и в самых общих чертах гностический миф утверждает, что этот мир — материальная Вселенная, в которой мы живем, — был сотворен не добрым Богом, а злым Демиургом, который создал его как тюрьму для искр божественности, отпавших от немыслимо далекого истинного Бога, их подлинного источника (или похищенных у него). Каждая такая крохотная искра божественности называется «пневма», то есть «душа», и в каждом из нас есть такая искра. Обязанность гностиков, то есть «знающих», — попытаться бежать из этого мира, вырваться из когтей Демиурга и его ангелов-архонтов и отыскать обратный путь к изначальному Богу, неведомому и далекому.

Как бы там ни было, сама по себе история замечательная. Более того, она очень много объясняет: она отвечает на вопрос, почему многие из нас чувствуют себя изгнанниками в этом мире, лишенными радости, смысла и подлинного ощущения связи с Вселенной — ощущения, в котором мы нуждаемся не меньше, чем Джейн Эйр нуждалась в любви и доброте.

Итак, гностицизм согласуется с духом нашего времени. Он хорошо сочетается со многими теориями и верованиями, возникшими уже в наши дни, — например, с феминизмом, и не в последнюю очередь потому, что важная роль в гностицизме приписывается Софии, или Мудрости, самой юной и, парадоксальным образом, самой безрассудной из всех эманаций божества. И когда мы узнаём, что материальная Вселенная возникла именно по ее вине, почему-то нас это не удивляет.

Еще одна привлекательная особенность гностицизма — приятное чувство осведомленности, которое он внушает своим последователям: осознание того, что им доступна истина, скрытая от большинства. К тому же гностический миф повествует о некоем вселенском заговоре — а мы очень любим большие заговоры. «Секретные материалы», например, — это гностицизм чистой воды. «Истина там, за пределами»[95], — говорит агент Малдер: там, а не здесь, потому что здесь господствует заговор, проникший в самое сердце Пентагона, ФБР, Белого дома и остальных властных структур по всему миру. Но там, за пределами, обретается далекий и непостижимой Бог, источник истины, и мы принадлежим ему — ему, а не коррумпированной и лживой империи зла, правящей этим миром.

Итак, этот миф исполнен мощного драматизма и, что самое главное, помещает нас, людей, и наше предназначение в центр истории. Не удивительно, что он притягивает многих. Проблема только в том, что он не соответствует действительности. Если уж мы не можем поверить в историю о пастухах, ангелах и волхвах, о звезде и яслях и так далее, то в демиургов, архонтов и эманации поверить еще труднее. Гностический миф несомненно многое объясняет и помогает нам почувствовать, что мы важны, но этот миф — всего лишь вымысел.

Кроме того, у него есть один ужасный недостаток: гностический миф бессовестно клевещет на физическую Вселенную. Я бы даже сказал, кощунствует, если бы такому понятию было место в республиканском дискурсе. Этот миф заявляет, что наш мир — всего лишь жалкая, неудачная копия некоего идеального оригинала, увидеть который мы не можем, потому что он находится где-то «там, за пределами». Разумеется, с точки зрения некоторых христианских авторов такая разновидность платонизма заслуживает всяческих похвал. К. С. Льюис в конце последней книги «Хроник Нарнии» заявляет устами мудрого старого профессора: «Англия и все остальное — это только тень или копия чего-то в настоящем мире Аслана». Они отличаются друг от друга, «как настоящая вещь от копии или бодрствование — от сна». А затем профессор добавляет шепотом: «Это все есть у Платона, все у Платона. Господи, чему их учат в школах!»[96]

Представление о том, что мир, доступный нашим физическим чувствам, — это лишь грубая и несовершенная копия чего-то гораздо более прекрасного, — одно из самых потрясающих и мощных изобретений человеческого ума. И при этом — одно из самых лживых и вредных. Гностическая картина мира поощряет отказ от физической Вселенной ради иного (и, как ни печально, от начала и до конца воображаемого) мира, населенного силами зла, архонтами, эонами, эманациями, ангелами и демонами. Необычайно увлекательно, и все же полная чушь. Точь-в-точь как «Секретные материалы».

Почему я сказал, что эта картина мира вредна? Потому, что она внушает нам: не верь своим чувствам. Потому, что она заставляет нас подозревать во всем фальшивку. Она приводит нас в такое состояние ума, которое мешает приобретать новый опыт. Она побуждает нас видеть жабу, притаившуюся под каждым цветком, и если мы не видим никаких жаб, то это лишь потому, что жабы чрезвычайно хитры и умеют становиться невидимыми. Это состояние ума порождает ненависть к физическому миру. Да, в физическом мире можно найти красоту, утешение и удовольствие, но именно поэтому, как полагают гностики, его и следует избегать: все это и есть ловушки, в которых Демиург удерживает наши души.

Как известно, пуританство, отравившее многие умы гораздо позже, заявляло то же самое. Я бы сказал, что это нездоровая и искаженная точка зрения: чтобы твердо держаться за нее, придется пожертвовать сначала здравым смыслом, затем — той самой любовью и добротой, которых требовала Джейн Эйр, а в конечном счете — психическим здоровьем. Гностическая картина мира исполнена драматизма и невероятно увлекательна, но чувства, которые она пробуждает в нас, ничем не отличаются по существу от паранойи американских боевиков, которые собирают оружие, прячутся в горах, готовятся к Армагеддону и высматривают, не летят ли уже за ними черные вертолеты Нового Мирового Порядка. Одним словом, это просто психоз.

Но наш вопрос пока остается без ответа. Перед нами стоит задача: отыскать среди обломков религии, потерпевшей крах, некий образ небес; осознать, что человек по природе своей нуждается в смысле и радости не меньше, чем Джейн Эйр нуждалась в любви и доброте («вы полагаете, будто мы можем обойтись без них, но мы так жить не можем»); признать, что эти смысл и радость должны опираться не на подозрения и ненависть к физическому миру, а, напротив, на страстную любовь ко всему, что может дать нам физический мир, — в том числе и к еде, выпивке и сексу, к музыке и смеху; понять, что эти смысл и радость будут расти на почве достижений человеческого ума, таких, как наука и искусство, и, в свою очередь, приумножать эти достижения. И, наконец, мы должны поверить, что мы — не жалкие рабы, во всем зависящие от прихоти какого-то небесного монарха, а свободные граждане Небесной республики.

(Позволю себе краткое отступление о телеологии эволюционного процесса. Нас учат, что у эволюции нет цели. В каком-то смысле мы, люди, стоим на той же ступени иерархии, что и прочие живые существа. Считать себя высшими продуктами творческой эволюции, о которой писал Бернард Шоу, столь же нелепо, как и верить, что мы — дети Божьи, сотворенные божественной силой. У жизни нет никакого высшего предназначения, эволюция слепа, а Вселенной безразлично, существуем мы или нет. Я решил упомянуть здесь об этой точке зрения лишь потому, что она мне кажется единственной честной альтернативой Царству. Мысленно оставлю здесь закладку, чтобы вернуться к этой теме позже.)